Максим Шевченко, тележурналист, руководитель Центра стратегических исследований религии и политики современного мира, главный редактор сайта «Кавказская политика»
«Возвращение русских на Кавказ» – более демагогической, помпезной, пустой и одновременно громыхающей опасными и скрытыми смыслами фразы трудно придумать.
За этой болтовнёй, столь ловко оборачивающейся на языках наших чиновников и начальников, изображающих из себя русских патриотов, скрывается слишком многое. Вспомним главное...
«Даже слепому ясно, что русские на Кавказе — это, прежде всего, все «некавказцы»
Здесь и мучительная для всех проживающих в регионе (и для русских не в последнюю очередь) память о двухсотлетней с лишним кавказской войне – стальном, пороховом, кровавом наползании огромной Империи на прикавказские степи, кавказские горы и закавказские долины и нагорья – почти до Персидского залива, до земель Шумера и Аккада. Наползании по трупам местных народов, объявлявшихся на их же родных землях «разбойниками» и «ворами», заслуживающими самого жесточайшего обращения. По пепелищам их аулов и городов, по разорённым их святым местам, по вырубленным их лесам и вытоптанным их полям.
Наползании по искалеченным судьбам лучших представителей русского образованного класса, грезивших свободами и правами, но сосланных на Кавказ за подобное вольномыслие – быть палачами и карателями. И жизням сотен тысяч безымянных и безграмотных, забритых в солдатики крепостных, храбрых и жестоких в своей крестьянской простоте служебного тягла.
Здесь и казачья привольная жизнь, подломленная всё той же германо- и франкоговорящей российской Империей в монархический загон, из которого часть казаков – некрасовцев, запорожцев, староверов – аж в Персию и Туреччину или к Шамилю уйти были рады, лишь бы не гнуть шею под петербургское ярмо.
Здесь и гражданская война 18-20-х годов, истребившая казачество Терека, Кубани, Дона, Сунжи, Кумы и многая, многая ещё кого, а выжившим опять оставившая только чужбину: «Уходили мы из Крыма среди дыма и огня, я с кормы всё время мимо в своего стрелял коня...».
И коллективизация, поднятая целина, будь она проклята, с последовавшим жутким голодом и расстрелами, чистками, репрессиями, раскулачиваниями и расказачиваниями...
Дальше в голову лезет война и немногие пережившие 20–30-е годы казаки Северного Кавказа, Дона и Кубани, в массовом порыве вставшие под немецкие знамёна вслед за прославленными своими вождями генералом Красновым и атаманом Шкуро.
А после казачьи, русские обозы, уползавшие с Дона, Кубани, Кавказа вслед за немцами.
И другие обозы-эшелоны – с чеченцами, ингушами, карачаевцами, балкарцами, греками, турками – потянувшиеся на восток, в мир «изучения» этими народами русского языка и культуры под неусыпным надзором офицеров МГБ.
А после лет двадцать пять относительных спокойствия и развития, строительства заводов, институтов, электростанций, школ, больниц, военных городков. Сотни тысяч молодых ребят и девчонок со всего необъятного СССР, ехавшие с удовольствием жить и работать во всесоюзную здравницу – Кавказ. Туризм, «Кавказская пленница», шашлык-машлык, цеховик-маховик, помидор-мамидор...
Многие из них никакими русскими и не были (хотя русских всё-таки было большинство). Украинцы, белорусы, молдаване, армяне, корейцы, татары, евреи, даже таджики порой – все они как «некавказцы» именовались «русскими». И по советской беспечности и покорности смирялись с этим (начальникам так отчитываться проще, а сам-то человек всегда знает, кто он и откуда).
А потом пришёл ельцинизм, а с ним бандитизм, и национализм, и разорение, и разруха, и война, и бомбардировки, и обстрелы, и зачистки, и нищета, и фильтрационные лагеря, и менты, и террор, и религиозный фанатизм – мир перевернулся и уже не стал прежним. Как сказано в христианском Писании: «Ибо не все мы умрём, но все изменимся...»
Так и случилось. Все мы изменились – только государственная Система, машина по перемалыванию жизней, судеб, душ и тел, неизменна.
Это чудище, которое, как напоминал Радищев, обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй, по-прежнему от нас – русских и нерусских – чего-то хочет, всё не даёт нам самим договориться между собой, решить сложные вопросы прошлого, настоящего и будущего, не торопясь и в ладу друг с другом.
Даже слепому ясно, что русские на Кавказе – это, прежде всего, все «некавказцы». То есть не только, собственно, русские, но и все, кого я перечислял выше, – приехавшие, неместные.
И делятся они на четыре большие и неравные части: – связанные с землёй, живущие за счёт её обработки и эксплуатации;
– связанные с промышленностью (разорённой и уничтоженной), наукой (униженной и оскорблённой), социалкой (деградировавшей и нищей);
– связанные с армией и её инфраструктурами (тут секреты, коих касаться боимся – как заглядывать за высокие заборы Ханкалы);
– связанные с бюрократией, начальством разных уровней и ментами с прочими «внутренними» силовиками, в просторечии именуемыми «фэсами» (цветущими и пахнущими).
Кого намерены возвращать на Кавказ высокоумные начальники из Москвы, которым лишь бы слово молвить, а дальше хоть трава не расти?
Если первых, так они делят с кавказцами все тяготы жизни, сопротивляясь коррупции, рэкету, бандитизму, произволу, беспределу, насилию, терроризму и цапковщине.
Между ними и кавказцами нет противоречий. Разве что на рынках и пастбищах. Противоречия эти при нормальном суде и арбитраже решались бы внятно и безболезненно. Но ни суда, ни арбитража – все уповают на Хлопонина и его заместителей, авось приедут да рассудят, да разберут...
Если вторых – так всё разорено, и дикие планы по строительству заводов в Ингушетии или курортов в горном Дагестане (от Махачкалы проезжаешь несколько блок-постов – федеральных и лесных, потом направо и в гору, на лыжах кататься) хороши только в Москве. Да и зачем они «русским», уехавшим от ужаса девяностых и начала двухтысячных за тридевять земель?
Если речь о третьих (армейских), то даже простая колонна с Ханкалы, доехавшая до Карабудахкента, вызвала переполох и пересуды! Это вряд ли эффективный и приемлемый способ «возвращения русских на Кавказ», хотя и романтичный в сознании некоторых московских администраторов, начитавшихся, очевидно, рассказов Максима Максимыча.
Таким образом, остаётся нам... Правильно! Четвёртая категория – бюрократия, менты и «фэсы», которые и будут, должно быть, по мере всецелого укрепления госаппарата и усиления антитеррористической деятельности переселяться на Кавказ. Под них и готовится и затачивается озвученная программа. Потому что больше не под кого, выходит...
